Искусственный снег медленно опадает на крышу и скатывается по черепице типичного жилого дома на некое подобие заботливо выстреженного газона. За несколько секунд мощнейшая буря, способная своими несоизмеримо большими хлопьями запросто прибить живущих за стеклом людей, успокаивается. Морти чувствует себя совершенством, местным Богом, начиная бурю заново, одним легким движением встряхивая сферу. Приятное и ни с чем не сравнимое ощущение.
Кажется, этот снежный шар приволок Джерри из какой-то очередной глупой командировки в качестве утешительного приза самому себе. Но он довольно быстро потерял интерес к вещице, что, вероятно, связано с общим количеством его неудач по жизни, которыми, если их заменить на такие вот сувениры, можно с горкой завалить пару городов. Морти тоже вспоминает про этот шарик только в моменты абсолютно неразгоняемой скуки, которая приходит так же редко как и умные мысли в голову старшего Смита. Но всякий раз этот локальный снежный Армагеддон развлекает и позволяет переключиться с одной задачи на другую. Например, сейчас мальчику было необходимо осмыслить тот факт, что преследуемая им цель буквально в одну секунду потеряла свое глобальное значение, и определиться, что делать с этим дальше.
***
Проходит совсем немного времени прежде чем Мортимер перестает думать о причинах весьма неожиданного заключения родственника в Галактическую тюрьму. Хоть этот факт и кажется ему необычным и имеющим место быть лишь в действительно несуществующей вселенной, принимается он довольно быстро. Смит даже порадоваться успевает, считая, что кара наконец-то достигла своего давно разыскиваемого получателя. Жаль, конечно, что не он стал Вершителем судьбы Рика, но и такой поворот событий нельзя было назвать плохим - как-никак пожизненное заключение с какой-то стороны было гораздо лучше гонения конкретными личностями, на которых Санчезу все равно наплевать, а так же предпочтительнее банальной смерти. Расстраивало только то, что в связи с потерей жизненной цели, которой Морти посвящал все имеющееся в его распоряжении время, ему предстояло вернуться к серому существованию в роли типичного подростка.
***
Правда, школа надоедает в разы быстрее совершения примирения со вступлением в эру спокойных дней. Раньше Морти и подумать не мог, что настанет день, когда он согласится с негативным мнением деда, характеризующий школу как самое бесполезное учебное заведение, когда-либо придуманное. Однако, чем дольше он сидит на занятиях, тем четче понимает, что учителя плавают по своим предметам на уровне слабеньких учебников напополам со статейками из женских журналов и не способны самостоятельно углубиться в материал так, чтобы показать своим ученикам полное его понимание, а так же научить чему-нибудь действительно стоящему. Большая часть попросту не может оторваться от конспектов, написанных даже не их рукой; не гораздо хоть немного отойти от абсолютно бесполезного учебного плана, составленного на коленке и лишь для галочки, и чего уж говорить про отсутствие даже пресловутого понятия об идеале преподавания, описанного в старой притче кратким: «научить, не обучая».
На этом-то внезапном прозрении мирное сосуществование Смита с тихой жизнью среднестатистического мальчишки и заканчивается. Его юношеский максимализм не терпит полутонов и требует конкретики, как в действиях, так и в получаемых результатах.
И в следующую пару лет они оказываются весьма четкими и удовлетворяющими новую натуру Морти.
Желание мстить и пакостить вовсе не растворяется во времени только из-за того, что интересуемый объект оказывается в недосягаемости (хотя, при огромной необходимости и качественной подготовке можно было и в Галактическую тюрьму проникнуть) – по сути, из этих «объектов», раскиданных по всем вселенным, собиралось еще, по меньшей мере, несколько батальонов, так что отыграться было на ком. И не воспользоваться имеющимися перспективами Морти не мог.
Количество непутевых родственничков постепенно сокращается, только в этот раз счет трупов не сравним с рядом числа, растущего в геометрической прогрессии – опыт во всей красе показал бесповоротную провальность спешки и научил работать с просчетом сразу на несколько шагов вперед. Так же осторожности требует и отсутствие под боком человека, на которого в любой момент можно свалить вину, как то было с собственноручно собранным Санчезом.
А тем временем Совет Риков все еще слеп. Никто из них до сих пор не замечает очевидного. Однако, непонятная вера в разумность одного конкретного старика все равно имеет место быть.
***
Перед Смитом до самого горизонта простирается измерение с удивительно странным проявлением цикличности дня и ночи. Темное время суток здесь напоминает фотографии, проявленные в черно-белом негативе, светлое же – в цветном. При этом все, являющееся чужим для этого места – даже Морти в своей яркой желтой футболке – по какой-то необъяснимой причине совсем не выделяется на общем фоне и не бросается в глаза, хоть и не изменяет при переходе свои изначальные цветовые характеристики на схожие с местными. Растительность значительно выше привычной человеческому глазу – то, что по виду напоминает кустарник того же Вашингтона С-137, который никогда не вырастает выше колена, тут поднимается кроной на многие метры над головой. Живность, вроде, тоже имеется, но ничего, способного так или иначе навредить здоровью, Морти пока замечено не было.
Измерение D-430 мало кого интересует, наверное, с самого начала времен. Здесь нет и никогда не было ни каких-либо полезных для той или иной цивилизации ресурсов, ни пейзажей, вдохновляющих своей красотой художников и прочих творческих деятелей, ни чего другого, что заставляет разумных существ пускать корни на новом месте. И Морти ничем не отличается от тех, кого здесь ничто не держит, однако, он все равно задерживается. И причиной тому является один единственный человек – Рик Санчез.
Мир паренька, вроде как, уже какое-то время не крутится вокруг старого ученого-алкоголика, но новость о его довольно помпезном побеге из Галактической тюрьмы, заставляет бросить все свои силы на его поиски. На них уходит время, которое не оказывается потраченным впустую. Тропинки сходятся во многих местах, в каждое из которых Мортимер, к сожалению, опаздывает, оставляя для себя в итоге всего одну попытку – измерение D-430. Только здесь родственника удается догнать. Хочется, конечно, спросить, какого черта он забыл в настолько глухой глуши, где не существует абсолютно ничего для него полезного, но сие ничуть не важнее желания вернуть должок. Поэтому, первым делом, для пущей убедительности и пресечения попыток мгновенного исчезновения где-то в другой вселенной, Морти достает плазматический пистолет. Ловит в прицел седую макушку и только после этого заставляет обратить на себя внимание:
- Не самое живописное место для романтических прогулок в одиночестве, Рик.

* * *
От высоких стен со светлой, местами облупившейся краской веет пробирающим до костей холодом. Каждый вдох оставляет в легких неприятную тяжесть, как если бы в воздухе было полно удушающего дыма и мелких частиц серебра.
Обычно Смит не заходит в эту комнату. Она – единственное помещение во всем убежище, где отчетливо слышны крики страдающих в нескончаемой агонии Морти. Целая матрица таких же как он, обеспечивающая стопроцентную безопасность. И, к слову, очень громкая и мешающая соображать матрица.
Но сегодня он чувствует острую необходимость в нахождении среди этих четырех стен. Захлопывает за собой дверь, становится в центр комнаты и закрывает глаза. Вслушивается с необычайной внимательностью в вопли, сливающиеся в один монотонный гул, граничащие с ультразвуком.
Пальцы правой руки непроизвольно вздрагивают и сжимаются в кулак, когда из мыслей его выдергивает скрипучий, но ровный и совсем безэмоциональный голос.
- Я закончил.
Медленный вдох, резкий выдох. Он не приказывал приходить и отчитываться о каждом сделанном деле. Он приказывал ждать. Но программа все еще иногда сбоит, особенно в моменты нервного напряжения – Морти не до конца все продумал и рассчитал, поэтому злится. Злится на себя, на Рика, на всех Риков.
Будучи отвлеченным, парень мгновенно теряет интерес к своим страдающим копиям и поворачивается к роботу.
- Так и будешь здесь стоять? – знает, что ответа не последует, но почему-то все равно спрашивает, почему-то все равно думает, что перед ним человек, а не бездушная машина. Ошибается и даже может объяснить самому себе причину ошибки: иногда его игрушка действует вне всяких приказов. Например, сейчас, словно управляющее устройство способно передавать роботу не только осмысленные приказы, но и самочувствие хозяина. А оно, к слову, было херовым.
Перед уходом Морти не давал роботу никаких поручений, поэтому не уверен, с чем он там закончил, и может только догадываться. И по возвращению в лабораторию догадки подтверждаются, а парня передергивает от отвратительного чувства неизбежности.
В последнее время, стабильно пару раз в месяц, Смита буквально выворачивает наизнанку от боли. Болит все, начиная с родной органики и заканчивая механическими примочками, внедренными в организм уже самим парнем. Больше всего ноет позвоночник, кажется, будто кто-то отрывает его от мышц и тянет наверх с намерением вытащить. Вторую позицию занимает правый глаз, который, то ли так болезненно привыкает к проводам, которые подключаются к контролирующему чипу, то ли ненамеренно концентрирует на себе часть болезненных ощущений с шейных позвонков. В такие моменты Морти предпочитает не использовать чип, а Рика переключать на режим восприятия голосовых команд. И вот именно в этом режиме он как никогда походит на настоящего человека.
Парень цепенеет, зная, что ему предстоит пережить в ближайшие несколько часов.
На плечо в неуместном подбадривающем жесте ложится холодная морщинистая ладонь. Очередное воплощенное в реальность желание, не оформленное в приказ, а, следовательно, и не имеющее поводов к выполнению. Но..Этот Рик будто умеет читать мысли или просто видеть по лицу, но, вроде, эту функцию, Морти в него не закладывал. Хотя, кто знает, может в таком вот болезненном бреду, он и добавил своей игрушке некоторую функциональность, схожую с человеческой эмоциональной восприимчивостью.
Но, несмотря на секундное замешательство и даже легкое расслабление от этого жеста, парень одергивает себя и быстрым брезгливым взглядом окидывает остановившегося рядом робота.
- Да пошел ты, - зло выплевывает мальчишка и шагает к кушетке, на ходу снимая с себя футболку и небрежно кидая ее на пол.
Тихая, но уверенная команда и по телу тут же холодом расходится наркотическое обезболивающее с непроизносимым названием и почти не помогающим унять боль действием. Все вокруг в одно мгновение становится похоже на невнятное красочное пятно, в котором выделяются только глаза. Темные глаза с бледно-красным диодом вместо зрачка.
Очередная очистка микросхем и имплантатов проходит без сюрпризов: все та же невыносимая боль, когда тонкие пальцы начинают ощущаться сначала где-то под черепушкой, а после под ребрами, все то же плывущее сознание, навязывающее картинки с прошлой «процедуры». Обычно все заканчивается желанием как можно скорее избавиться от боли и все еще скребущих в мозгах пальцев. Заменить эти отпечатки на что-то другое, более яркое и с лихвой перекрывающее негатив. И Смит совсем не обращает внимания, когда впервые после очистки отдает Рику приказ раздеться. Не обращает внимания, пока не начинает цепляться пальцами за чужое горло, при этом в экстазе выгибаясь под холодным телом. Не обращает внимания, пока не понимает, что ненависть его дошла до той стадии, когда желания убить мало. Желания порвать на кусочки голыми руками недостаточно. А вот желания унизить ненавистного человека посредством унижения самого себя – хватает с лихвой.
И в этот раз традиция, вошедшая в привычку, не изменяется.
- Раздевайся, - зрачки напротив коротко, будто согласно мигают, и приказ выполняется беспрекословно.
* * *
Морти опускает оружие, мысленно жалея, что ему пришлось собственными руками уничтожить свою прекрасную игрушку. Он мог бы попросить его о чем угодно с уверенностью, что, несомненно, получит это "что угодно". Сейчас он бы попросил надеть на голову его Рику мешок, чтобы скрыть этот раздражающий недоверчивый прищур.
- С удовольствием п-послушаю твою историю, Морти.
Смешно. Рик никогда и никого кроме себя не слушал с удовольствием. Только его истории были интересными. Только его шутки - смешными. Только его слова - правда.
- Тебе не захочется слушать о том, как я развлекался в последнее время, - иронично усмехается Смит, вспоминая с каким упоением когда-то слушал истории Санчеза, - а мне не захочется слушать о твоих веселых путешествиях в компании нового Морти, - парень буквально выплевывает имя, уже никак не ассоциируя его с собственным, - ты должен мне, Рик. И я пришел вернуть должок. И мне откровенно наплевать, на какой основе это произойдет - добровольной или же насильственной.

Жестикуляция может многое сказать о человеке и о его отношении к собеседнику. До поры до времени Морти не обращал внимания на подобные мелочи – он о них не знал, он ими не интересовался, он не был способен их понять. Но время шло, а вместе с ним менялись и жизнь, и уровень осведомленности о разных сторонах личностных взаимоотношений. Однако, среди всего этого потока непостоянств не менялся только Рик. В любом измерении, в любом воплощении, за исключением полных реверсов, ученый всегда оставался эгоистичным пофигистом с чрезмерной манией величия. Поэтому и руки сейчас сложил на груди, тем самым отгородившись и закрывшись от родственника, и быдлил, и вообще вел себя так, будто ничего и никогда плохого в жизни не происходило.
- Как всегда верно только на двадцать процентов, М-м-орти.
Разумеется. Парень даже не сдерживает усмешки, мысленно соглашаясь с ироничной правдивостью сказанного.  Ведь когда-то он действительно оказывался прав во всем не больше, чем на двадцать процентов.
Думал, что хорошо знает Рика – прав на двадцать процентов. Знал, что незаменим – прав на  десять процентов. Был уверен, что может доверить ученому что угодно, включая свою собственную жизнь – прав, дай Боже, на один процент. И подобная чужая точность болезненно давит на гордость, из-за чего вместо ответа хочется скривить лицо и просто передразнить ученого. Как в детстве, когда в глупой головушке не находилось никаких слов и весомых доводов, чтобы хотя бы попытаться поспорить со взрослыми. Но как итог: очередное прицельное попадание по уязвимому месту Морти все-таки оставляет без внимания, позволяя себе лишь раздраженно цокнуть языком.
Удивительно, как легко стало мириться с неприятными эмоциями, в которых до этого парень даже разобраться никак не мог. Каждый вечер, ложась спать, он задавал себе вопрос: «чем закончился сегодняшний день?». И всякий раз новый вариант отличался от предыдущего. Сначала он клялся себе, что чувствует только сильнейшую ненависть, потом надежду, что Санчез все-таки вернётся и заберет его, потом надежда угасала, и появлялась злость, довольно быстро сменяемая благодарностью. Благодарностью за полученную возможность стать лучше. Конечно, «лучше» это сильно сказано, но, именно благодаря ошибке ученого нынешний Смит серьезно отличался от прошлого себя и миллионов своих копий.
Но сильнее всего в память врезались дни надежды и тоски, оказавшиеся самыми тяжелыми и ломающими промежутками времени. Периодически эти две эмоции блокировали всякую способность хоть как-то адекватно соображать, доводя Морти до срывов и истерик, результатами которых становились битые зеркала, сломанная мебель и травмированные руки. Больше всего страдали именно любые отражающие поверхности. С любой металлической линейки, с выключенного монитора компьютера, с оконного стекла, да даже с отполированной дверной ручки на Смита, словно издеваясь, смотрел Рик. У него был привычный насмехающийся над всем миром взгляд, вид несомненного превосходства и снисходительная усмешка, по которой Морти так скучал. Какое-то время он с мазохистским удовольствием рассматривал это порождение воспаленного отчаянием мозга, чувствуя, как тоскливо и остро отзывается что-то внутри, как оно царапается и скребется, оставляя глубокие порезы, пока силы не заканчивались это терпеть. Тогда-то и выбивались окна, вместе с болтами выламывались из дверей ручки, опрокидывались мониторы с фоторамками и с оглушающим звоном разбивались самые ценные крупицы рассудка, бывшего когда-то здравым.
Всевозможные противоречивые эмоции ходят по кругу, сменяются друг дружкой, мучают и травят подростка в течение целого года, пока до наивных и глупых мозгов не доходит вся заурядность ситуации, в которой он оказался. Что-то заставляет его верить и надеяться до последнего. Что-то не позволяет согласиться с тем, что ждать помощи на самом деле неоткуда. Чужое измерение. Чужой дом. Чужая семья. И чужой ты. Хотя даже сейчас где-то внутри Морти все так же хранит эту слепую веру в свою значимость и чужое небезразличие. Хранит, но не чувствует.
- Я оббегал столько измерений ради того, чтобы в качестве п-подарка за все заслуги с почестями вручить тебе халявный абонемент на участие в весьма интересном мероприятии. Ты такое любишь, - Смит улыбается и шагает навстречу ученому, доставая портальную пушку, - так же в него входит возможность принять активное участие. Уверен, ты будешь только за то, чтобы не только посмотреть, но еще и поучаствовать в погребении заживо или еще каком другом способе убийства М-морти, - парень поднимает руку с устройством и целится ровно под ноги Рика, - в любом случае, у тебя нет выбора, - легкое нажатие на курок и выплюнутый пушкой зеленый сгусток энергии мгновенно расползается по земле, открывая портал и незамедлительно утягивая ученого в другое измерение. Измерение, являющееся им обоим тем самым родным домом, где по мнению Смита проживает один лишний человек, и другой, совсем не заслуживающий ни его самого, ни его преданности.