Высокому потолку над головой бесспорно уже много десятков лет. Побелка на нем полопалась и теперь неопрятно свисала грязными комьями. Глубокая и густая сеть трещин не менялась на протяжении достаточно длительного времени, чтобы Карлос успел разглядеть и запомнить их все. Он и сам находится здесь давно. Правда, уверенности в том, сколько именно – неделю, две, месяц, полгода, год или несколько лет - нет. С самой первой секунды пребывания в Институте Лэри на подсознательном уровне он понимает, что счет времени в этом месте заканчивается. Для работающего младшего медперсонала, для старших врачей, для него самого. Оно не останавливается, но теряет всякий смысл. И в этом агент девятнадцатого управления секретной разведывательной службы МИ-6 убеждается после первой же «процедуры».
В миллионный раз рассматривая треснувшую побелку, Ортис с пассивной агрессией размышляет о том, как же он умудрился из допрашивающего военнопленных превратиться в такого же военнопленного. Привычный ассоциативный ряд всегда пренебрегает более верным оборотом без приставки «военно-», не видя в этой правке никакого смысла – на нем используются почти что идентичные знакомым ему методы допроса участников военных действий, которые, пусть и локально, но все еще продолжаются в некоторых странах. Информация – самый ценный ресурс, но какую именно информацию и для каких целей пытаются выбить из него, мужчине все еще непонятно. Он грешит на другие разведки, но не находит ни единого подтверждения своим догадкам. А в последнее время и вовсе думает, что ошибается в верности причинно-следственных связей между проделываемыми с ним манипуляциями и желаемыми результатами.
Следом за бестолковыми и снова ни к чему не приводящими раздумьями вспыхивает злость. Все попытки дать отсюда деру заканчиваются провалами, полными седативных. Если собственноручно свернуть кому-нибудь шею и намотать кишки на кран он может без проблем, то противиться лекарственным препаратам гораздо труднее. В особенности, когда их вкалывают лошадиными дозами, а потом еще и в смирительную рубашку заматывают. Впрочем, даже, казалось бы, полная безвыходность положения не в силах приручить агрессивную личность, ни в какую не желающую играть по чужим правилам. «Лучше сдохнуть».
Усилием воли заставляя себя сесть на жесткой кровати, Карлос поворачивает корпус сначала в одну сторону, затем в другую. Смирительная рубашка неприятно и немного даже болезненно сдавливает плечи, не давая рукам нормального притока крови. Он пытается повести онемевшими запястьями, чтобы размять их, но мешает откипяченная до тошнотворного запаха ткань. И это бесит до зубовного скрежета. А еще бесят гулкие шаги, доносящиеся из-за двери. И неестественно дружелюбный голос Германа Картера, ублюдка, именующего себя врачом. Его личным врачом, на деле являющимся больным садистом.
Мужчина игнорирует звучащее уже так буднично и привычно приветствие, в ответ только скалясь и кидая на доктора исподлобья уничтожающий взгляд. Он пытается отсесть на дальний край койки, избежать очередного контакта, но одна чужая рука хватает за плечо, а вторая отточенными движениями отклоняет голову и прощупывает вену, от чего Карлос вспыхивает только сильнее, пытается вывернуться и укусить. Бесполезно. Шею обжигает сначала точечно и коротко, а потом под кожей будто растекается расплавленный свинец, опаляя каждый рецептор.
- Знаешь куда засунь свой ужин? Ты сам-то пробовал эти помои? – огрызается мужчина, с колким страхом подмечая, что комок ядовитой злости в горле рассасывается, подменяясь горечью поражения с примесью дрожащего спокойствия.
Если бы не вколотое успокоительное, хрена с два куда бы Ортис пошел. Но дозы препарата хватает для того, чтобы подернуть легкой дымкой - но не уничтожить - мысли о кровожадной расправе и выиграть немного подчинения. Только немного, так как мужчина отчаянно противится действию седативного, намеренно шагает не по прямой, норовя уловить удобный для нападения момент. Его не останавливает даже тот факт, что руки, в прямом смысле этого слова, связаны. У него все еще есть ноги, зубы и крепкий удар головой.
В мыслях все просто, но на деле перед ним уже операционный стол, и все полимеры просраны. Сжимая зубы, он некоторое время не дает усадить себя и окончательно лишить способности двигаться, и, по правде говоря, вообще умудряется пропустить момент, когда лодыжки его оказываются под ремнями.
- О, да, давай, расскажи мне эту историю еще раз, - Ортис с самого начала не разменивается на уважительные обращения, единогласно принятые общественностью в отношениях «пациент - доктор», - бедняга рано умер и бла-бла-бла, - он повторяет еще несколько фраз слово в слово, - если ты ожидаешь от меня такого же исхода, то можешь сворачивать свою цирковую лавочку с фокусами, - кивок в сторону столика с угрожающего вида инструментами. Лежащий на нем порошок сначала остается без внимания. Притупленное сознание не видит в нем ничего необычного – всего лишь часть местного декора – но когда его хватают за затылок и склоняют к столику, все становится предельно ясно.
Судорожного глотка воздуха хватает легким не больше, чем на полторы минуты, на протяжении которых мужчина всеми силами старается поднять голову, до тупой боли напрягая мышцы шеи. Будь его воля, он бы так и задохнулся, но не вдохнул очередное достижение медицины, однако, инстинкт самосохранения оказывается сильнее.
Порошок дерет слизистую носа так, словно в нее втыкают сотни иголок. Карлос поначалу откашливается, будучи не в силах избавиться от ощущения забитости носа и общей невозможности дышать. Успешный же и беспроблемный вдох успокаивает подступающую панику и позволяет прислушаться к себе. Пока за спиной звенят застежки смирительной рубашки, мужчина молчит и не шевелится, боясь спугнуть наползающее тяжелым одеялом понимание. «Если не сейчас, то никогда». Мысль истошно бьется внутри черепной коробки, на пару с секундно подскочившим уровнем адреналина мешая препарату вовремя подействовать так, как надо.
Рубашка сползает с плеч, освобождая руки, и Карлос не может не воспользоваться этим моментом. Он одним резким движением загребает ладонью столько порошка, сколько влезает, замахивается и раскрывает кулак прямо перед чужим лицом, как есть «пуская пыль в глаза». А еще в нос и рот. «И пусть вообще подавится этим дерьмом». Доктор Картер такой же человек, как и его пациент, и ему так же необходимо время, чтобы прочухаться, за которое Ортис успевает расстегнуть крепления на ногах и спрыгнуть с операционного стола. Проблема только в одном - ноги его совсем не держат. На голову будто обрушивается невидимый и дезориентирующий удар, накорню обрубающий все связи ЦНС с опорно-двигательным аппаратом. Пространство перед глазами плывет, сколько бы мужчина ни смаргивал, руки дрожат, а все, что ниже пояса, по ощущениям, вообще отсутствует. И сил хватает только на то, чтобы с колен перевалиться на задницу и, закрыв лицо ладонями, истерически усмехнуться.