jonas |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
◁ do you like my decorations? ▷
◄ more than music ►
участники:tom & matt
время и место:родной дом, за неделю до рождества, 20ХХ год
◁ СЮЖЕТ ▷
каждое рождество мэтт не теряет попыток порадовать друга рождественской елкой, даже не пытаясь понять причин, почему каждый год он ее сжигает.
Мэтт слишком любит рождество. Это его самый любимый праздник, конечно же, после дня рождения и именин, приходящихся на его имя восемь раз в году. Каждый такой день он просыпается с мыслями, что друзья закатят в его честь вечеринку, что стоит спуститься со своего чулана на чердаке вниз, и его ждет сюрприз, но в конечном счете видит лишь пустую гостиную и Ринго, мирно спящую в часы редкой тишины на диване. Каждый раз он думает, что проснулся слишком рано, и друзья еще ничего не успели приготовить, и каждый раз ему в голову приходит самый гениальнейший план – устроить друзьям сюрприз и устроить праздник самому. В конце концов, он настоящий специалист в этом деле (никто ведь не устраивает себе по девять дней рождения в году), так что спустя несколько часов дом уже украшен, а на столе стоит торт из ближайшего магазина. Когда ребята просыпаются, он уже съеден – это ведь именинный торт для именинника! – но обидный вопрос «по какому поводу гуляем» вынуждает их идти за еще одним, спасаясь от риска утонуть в собственном доме.
В общем, рождество – это его самый любимый праздник, который не посвящен ему прямо. Косвенно… Нууу, да, он ведь хороший мальчик и ждет подарка от Санты в свои ладошки. Но этот день не столько важен для него из-за подарка, сколько это день челлендж, ведь почему-то каждое рождество Том особо несговорчив, раздражителен и употребляет из фляги в три раза больше, чем в любой другой день, и вот при этом оставаясь таким же невозможным. В мире Мэтта нет никаких других причин, почему Том может так себя вести, каждый год сжигая украшения, кроме как то, что они ему не нравятся. И не нравятся не в плане «не хочу их видеть», а в плане «они недостаточно хороши». Мэтту повезло, что никто не заглядывает к нему на чердак – в течение всего года он собирает лучшую коллекцию рождественских украшений, чтобы не терять время в очередях в канун. Куда лучше потратить ночь на последний тщательный и беспристрастный анализ плана размещения всей коллекции и внести последние корректировки в планирование – в отношении действительно важных для него вопросов, в Мэтте открывались никому неизвестные в этом доме (даже, пожалуй, ему самому) таланты.
Спать он даже не ложится – нетерпение никак не дает. Поэтому прислушивается к шорохам внизу, ведь знает, что у Тома на первую половину дня есть планы. Эдд даже не выходит из комнаты, потому что Мэтт еще ночью поставил несколько банок колы прямо ему на порог – открыв дверь и увидев самое ценное в жизни, Эдд забирает их и возвращается обратно до тех пор, пока все не будет выпито. Дом остается в полном царствии Мэтта и, пожалуй, слишком быстро превращается из уютного, но такого унылого этим рождественским утром дома, в роскошно украшенный дом, способный выиграть конкурс улиц. По крайней мере в мире Мэтта – очередные навороты соседей с тысячей софитов его мало интересуют. Из сугроба, недавно появившегося в их дворе, Мэтт выкапывает елку и затаскивает ее в дом, нетерпеливо применяя магию праздника и на ней. И внутри, и снаружи, дом обвешан гирляндами, которые способны обрушить местную электростанцию, и лишь в самом конце Мэтт украшает парадную дверь традиционным рождественским венком, украшенным пластиковыми миниатюрами фляжки Тома, банок колы и полароидами Мэтта. Подобную конкуренцию со стороны собственного дома он выдержать не способен, поэтому и сам наряжается в теплый вязаный свитер с оленями и наматывает на себя мишуру и гирлянду, работающую от розетки рядом с диваном. За ним он и прячется, на самом деле полностью выдавая яркими огнями свое присутствие, не осознавая этого, как и не осознавая то, что неизвестно сколько Тома придется ждать в этом окопе.
Томас ненавидит Рождество.
Всеми фибрами своего тела он ненавидит этот треклятый праздник и каждый год больше всего бесится с того, что этот день слишком разрекламирован везде. Он ставит на уши не только их город и страну, но и целый мир, даже те укромные уголки, где католическое Рождество не считается праздником как таковым. Где-то активнее празднуется Новый год, где-то праздник рождества Христова имеет другую дату, но суть от этого не меняется – приукрашивание важности последних дней декабря начинается еще задолго до, а заканчивается и вовсе только тогда, когда лень отступает и позволяет распихать украшения обратно по коробкам.
Для всех и каждого Рождество – время чудес. Семьи превращают свои дома в клубки, светящиеся самыми разными, с какими только знакомы производители гирлянд, цветовыми спектрами. Тратят уйму денег на подарочную бумагу, что уже на следующий день будет мешать мусоросборщикам честно выполнять свою работу. Накрывают помпезные столы и выглядят пиздецки счастливыми, обмениваясь подарками с родственниками, чтобы потом с чувством выполненного долга забыть про них еще на год.
Томас же никогда не видел в этом дне чего-то волшебного, для него Рождество состояло исключительно из двуличия и высокомерия. Ничего не значащий пафос сего мероприятия вкупе с колядующими детишками, чьи заунывные песни можно было услышать даже в космосе, бесили до состояния трясучки.
Прошли долгие годы прежде, чем Ридж смирился со своей участью раз в год находиться среди всего этого пиздеца. Хотя, как сказать «смирился». Он никогда не оставлял попыток испортить праздник любому ближнему своему – будь то друг, сосед или просто случайный прохожий, неудачно встретившийся на пути. Сжигал елки и игрушки, отбирал подарки и втаптывал их в снег, пару раз даже целенаправленно пытался убить Санту. Но наступление декабря все равно всегда ознаменовывалось развержением под его ногами пропасти, ведущей прямиком к последнему кругу ада. Личному аду Томаса Риджа, влияние которого удавалось ослаблять только посредством употребления убойной дозы спиртного.
Нынешний год ничем не отличается от предыдущего. Том поднимается пораньше, чтобы с минимальными потерями для психики доехать до ближайшего торгового центра и обойти стороной очередной ажиотаж. В его планы входит покупка жидкости для розжига, бензина и водки, а на обратной дороге можно и использовать все это по относительному назначению – соседская елка уже который день вот прямо требует вылить на себя горючее и бросить спичку. А в итоге и ему приятно будет, и Эдд порадуется испорченному Эдуардо и его корешам празднику.
Впрочем, желание пакостить именно соседкой троице пропадает сразу, стоит ему увидеть собственный дом. Бывший еще несколько часов назад обычным строением, копирующим чуть ли не все дома на этой улице, а теперь чуть ли не ломящийся от количества гирлянд, своим декором буквально слепит. Откуда его друзья ежегодно достают ТАКУЮ кучу украшений, Томас просто отказывается понимать. Еще он отказывается понимать причину, по которой Рождество продолжает праздноваться ими с ТАКИМ размахом. Но об этом он поговорит с ними позже. В миллионный, кажется, раз.
- Счастливого Рождества, придурок! – у Эдуардо отвратительный смех, за который его хочется бить по морде и без этого издевательского поздравления. И Томас не намерен себя сдерживать, только усмехается в ответ, ставит покупки на землю и загребает обеими ладонями приличную горсть снега.
Тактический удар снежком приходится вовсе не по нахальному лицу с дурацкими усиками – Ридж в него даже не целится – а по лампочке одного из самых ярких светильников на крыше. Защитное стекло лопается, влага замыкает явно сделанную не на совесть систему и вуаля – первое рождественское возгорание в этом году. И настроение сразу как-то улучшается до степени «заходи в дом, насвистывая».
Можно было бы порадоваться совершенному злодеянию и подольше, но, к сожалению, гостиная выглядела еще хуже улицы. Хуже, разумеется, только по предвзятому мнению Томаса. По мнению же товарища, что, очевидно, все утро старательно развешивал барахло со своего чердака по стенам и мебели, творение его рук выглядело просто идеально и должно было заслужить приз симпатий от самого Санты.
- Мэтт, ты палишься, - Ридж проходит мимо дивана, хочет поддеть ногой шнур от гирлянды и вытащить его из розетки, чтобы от одного вида друга перестало рябить в глазах, но передумывает – когда-нибудь Харгривз сам вылезет из своей засады и безумно расстроится, поняв, что магии нет, а с проводом того, во что он обмотан, не получится пересечь и половины комнаты - и вообще, сворачивай эту херню, пока я не сжег ее так же как украшения соседей, - огненное зарево уже прекрасно просматривается и из их окна, и Томас не может не улыбнуться от столь чудесного вида, довольно прикладываясь к фляжке.
Том сейчас придет.
Вот сейчас.
Сейчас.
СЕЙЧАС!
Терпение Мэтта, осевшего за диваном, заканчивается спустя пять минут, но жалостливо поныть об этом ему совершенно некому. Со стороны комнаты Эдда доносится умиротворенный хруст очередной опустошенной банки колы, летящей в урну, и Мэтт в который раз удивляется выдержке друга, способного проглотить литры газировки и не нестись снося все на своем пути в туалет, как это происходило с ним самим после полутора банок. Мэтт пытается найти удобную позу в своей баррикаде – сначала, усевшись на колени, лицо укладывает на диван, потом, когда нагревшаяся на нем гирлянда начинает жечь, гусеницей сползает на пол. Когда к нему подкрадывается Ринго, заинтересовавшаяся, что за сумасшествие в очередной раз происходит в их доме, Мэтт играет в охотника, шустро хватая кошку в свои объятия и увлекая ее в игру с цветными лампочками, загорающимися и потухающими вокруг него. Ринго вырывается, по-охотничьи скачет по дивану, а Мэтт за ней. И через десять минут он еще больше похож на гусеницу, стянутый узлами гирлянды по руки и ноги, неспособный ни подняться, ни выпутаться, ни дать слабину и позвать на помощь Эдда, рискуя сорвать сюрприз второму другу, который должен ну вот-вот появиться на пороге.
Шел первый день. Силы были неравны. В этой битве одна сторона упорно взяла преимущество и не давала ни единого шанса отыграться. Голод начинает мучить. Солдат предпринимает попытку доползти до крошечной миски рядового, оставленной на полу, но уступает, когда над его лицом заносится лапа. Она встречает его мягкими подушечками, но он не первый день родился и знает, что это обман – за ними скрыт нож, способный вонзиться не в сердце – гораздо глубже. Их ждет суровая ночь, в которой выживут не все.
Мэтт буквально вздрагивает, когда дверь с привычным скрипом отворяется. Ринго, взявшая его в плен, то есть улегшаяся на теплых гирляндах вздремнуть, спешно покидает парня, повернувшегося довольно шумно со спины на живот, притаившись будто в действительности оказался в тактической игре.
В них он всегда умирал первым.
— Мэтт, ты палишься.
— Эй! – досадно восклицает парнишка, мысленно высчитывая десять секунд до возрождения в контрольной точке, но тут же вспоминает великую, как ему кажется очень подходящую, мысль – можно проиграть один бой, но выиграть войну. А его цель сегодня далеко не в том, чтобы оказаться самым неприметным. Что уж тут говорить – его цель всегда и везде оказаться самым-самым приметным, и за секунду в брошенном без лишнего смысла комментарии друга он находит подтекст, звучащий для Мэтта примерно как «ты настолько прекрасен, что тебя невозможно не заметить».
— С РОЖДЕСТВОМ, ТОММИ-ТОМ! – произносится выкриком из-за той же баррикады. Мэтт находит силы, чтобы забраться на диван ползком и выглянуть из-за его спинки на друга, и только посмотрев на его выражение лица, он смог обработать ранее брошенную им фразу.
— Сжечь? Нет-нет-нет-нет! Том! – гусеница плашмя падает на диван, а потом скатывается на пол, червячком его огибая и направляясь к коридору. – Это день рождения Христа! Хоть раз мы сжигали твой именинный торт?! – да. – Ты не можешь так поступить! – гусеница обползает диван и буквально хватает пары метров, спустя которые вилка гирлянды выскакивает из розетки, оставляя ранее празднично искрящийся рулетик в абсолютной темноте. Он замирает без движения. На глазах проступают слезы. Три. Два. Один.
— И ВОТ ЧЕГО ТЫ ДОБИЛСЯ?!
