jonas |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
◁ только сегодня, только для вас почти даром ▷
◄ декабрь // мы ►
участники:лидер зарождающейся революции // не разделяющий его идей друг
время и место:20XX, богом забытый кусочек лондона
◁ СЮЖЕТ ▷
непонимание целей и непринятие способов их достижения даже лучших друзей могут развести разными дорогами
Когда Том связывается с ним, Эдд конечно не может сказать ему «нет». Как бы много других важных дел у него не было – революция дело затратное, рук и времени вечно не хватает, и как бы паранойя осторожность не шепчет ему на ухо, что не стоит задерживаться в Лондоне надолго, и тем более встречаться с кем-то, работающим на правительство, – Эдд не способен отказать в просьбе.
Том и Мэтт всё ещё его друзья, несмотря ни на что – он просто не может поступить иначе.
Он думает о том, чтобы отправить на встречу кого-то другого, – он подчинённый Торда, за ним может быть слежка, нет, Том не так глуп, чтобы не заметить её, это может быть ловушкой, Том бы никогда с ним так не поступил – но он хочет увидеть его. Он хочет с ним поговорить – хочет узнать точно ли Том не собирается сделать правильный выбор и вступить в ряды революционеров. Эдд так нуждается в человеке, которому бы он доверял как себе, и Том подходит на эту роль лучше всех. В конце концов когда-то именно Том нанёс Торду последний удар – и Эдд не видит никаких причин, почему он не мог сделать это ещё раз. С их последней встречи прошла целая вечность, и Эдд надеется, что Том ещё может изменить своё решение, ведь не известно, когда они смогут встретиться вновь. Из каждого ящика доносится, что правительство готово вознаградить людей, способных предоставить любую информацию о революционерах, а лицо Эдда развешено по всему Лондону – ему нужно валить, и как можно скорее.
В качестве места для встречи он выбирает давно заброшенную забегаловку – когда-то в далёкие времена они все вместе любили зависать тут после школы. Тогда Эдд с Тордом постоянно пытались украсть кусок бекона посочнее у друг друга – и слишком занятые процессов не замечали, как Том с Мэттом съедали остальную часть их тарелок. Как-то раз кто-то выпил колу Эдда и не сознавался, и они из-за этого подрались – после этого их и перестали пускать в это место. Том тогда долго кричал в закрытую дверь, что они не имеют права, и вообще не правы, пока Эдд успокаивал Мэтта, что они точно не оставили никаких синяков на его лице.
Эти времена давно прошли; и когда-то, не так уж и давно, в этом районе состоялась мирная акция протеста – жестоко подавленная. Теперь тут редко встретишь людей – мало кто любит посещать места, откуда уже давно ушла вся жизнь. И это место удобно окружить своими людьми для слежки – что самое важное.
А ещё оно отлично напоминает о методах работы Торда – Эдд глубоко в душе надеется, что такое напоминание и правда сможет сработать.
Должно же сработать хоть что-то.
– Давно не виделись, Том, – у Тома серьёзные проблемы со зрением, и Эдд на всякий случай решает сразу подать голос, как открывается дверь – чтобы его могли узнать с любого расстояния. Он улыбается, впервые за долгое время чувствуя искреннюю радость, подходит ближе, протягивает руку для рукопожатия и осекается – замечает, как пальцы непроизвольно подёргиваются, а руку заметно трясёт. Ну, чего он ожидал? В Лондоне закончились все запасы колы ещё давно – конечно ломка должна была рано или поздно вернуться. Улыбка тут же падает.
Эдду неудобно перед Томом. Он ведь сам прекрасно знает, что выглядит отвратительно – он не в состоянии самостоятельно побриться, и лишь оставляет у себя на лице многочисленные порезы, чёрные круги под глазами всё не исчезают, и его постоянно бросает в дрожь – он кутается в чёрный плащ, но холод не уходит и тогда. И эти трясущиеся руки – из-за них он всё реже берётся за карандаш. В последний раз он просто выпал из рук, и Эдд ещё неделю не мог оправиться от заполняющего его изнутри отчаяния.
Он пересиливает себя – Том в конце концов видел его разным, мысленно повторяет он себе – и дарит другу крепкие объятия.
– Я скучал, – бормочет, вздыхая. Хочется сказать Тому многое, но – сначала более важные дела. – Короче, давай сразу к главному – чтобы мне не с кротом говорить. Вот оно.
Он достаёт визор, параллельно кратко рассказывая о мерах предосторожности, противопоказаниях, – Эдду все мозги выели этими правилами эксплуатации, так что они отлетают от зубов – кратко инструктирует, что делать при небольшой поломке, и указывает Тому на сидение. Надевает перчатки и, обхватывая чужое лицо, приподнимает его вверх.
– А теперь попытайся держать глаза открытыми, расслабиться и не обращать внимание на то, что я делаю. Сложно, я и не рассчитываю на то, что справишься, но главное не дёргайся. Даже если будет больно. Можешь пока рассказать что-нибудь. Отвлечься. Как у тебя дела? Как Мэтт? – Нужно просто соединить провода с глазным нервом – ему всё подробно объяснили, но Эдд всё равно нервничает, забираясь пальцами в чужую глазницу. Сосредотачивается, стараясь быть максимально аккуратным – насколько это возможно. Второй рукой обхватывает Тома за шею у подбородка, чтобы голова точно не дёрнулась в сторону, и почти не дышит. У него получается всё даже с первого раза – Эдд коротко улыбается, шутя, что хотя бы одним глазом Том теперь точно сможет видеть, и с другим можно уже не стараться – и приступает ко второму.
– Работает? – Эдд надавливает на кнопки по бокам прибора, и визор закрепляется на лице – загорается экран. Эдд отходит лишь после кивка головы – запоздало убирает руки с чужого лица, снимает перчатки, и с облегчением падает на сидение напротив.
Он рад, что всё получилось – сделать эту штуку было не так уж и легко. Процесс добычи – чаще кражи – всех необходимых запчастей был той ещё головной болью, и Эдд искренне благодарен парням, которые помогли их отыскать. Эдд нервно облизывает губы, поднимая глаза на Тома. Некоторые из них погибли совсем недавно – после последней облавы. Успешной работы красной армии.
– Ну а как ваша работа? Как начальство?
Наверное, Том может сказать своему недугу спасибо. Не за то, что теперь он почти не видит ужасающих картин погребенного под руинами Лондона, не за то, что учится осознавать реальность не одними только глазами, но за то, что имеет возможность встретиться со старым другом. Правда, обстоятельства встречи могли бы быть и поприятнее, но Фортуна уже давно перестала им улыбаться, так что классно, что они хоть не опаздывают увидеть друг друга живыми.
Добраться до места встречи оказывается тем еще подвигом. Не решаясь распугивать немногочисленных прохожих своими навыками вождения будучи пиздец каким подслеповатым, Томас отметает посетившую его мысль о передвижении по городу на автомобиле. Расквасить морду себе и еще какому-нибудь неудачливому бедолаге хотелось меньше всего. Поэтому из оставшихся вариантов он выбирает неторопливую пешую прогулку. Достаточно неторопливую, чтобы выйти из дома за несколько часов до и при этом еще умудриться опоздать.
Тот факт, что Эдд соглашается оказать Тому помощь, приводит в замешательство. Каких трудов стоит вообще выйти с ним на связь так, чтобы не выдать чужое местоположение и самому мгновенно не слыть предателем и не оказаться под трибуналом. Все эти шифровки и миллионы уровней проверки, через которые надо пройти, чтобы просто дозвониться до человека, с которым ты долгие годы жил в соседних комнатах. С которым завтракал и смотрел фильмы, переживал незабываемые приключения, делил и плохое, и хорошее, и кров, и деньги, и вообще все, что только можно было делить хотя бы даже бензопилой. Томас помнит и ценит каждое мгновение, доверяет Эдду как самому себе, поэтому и просит помочь избежать жизни в полной темноте именно его. Мэтту, конечно, он тоже своевременно все рассказывает, но тот не может ничего сделать. Это просто не в его власти. Как и не во власти самого Риджа.
Опустевший район он тоже помнит. Правда не таким пыльным, разоренным и местами выжженным дотла. Он старается по минимуму следить за новостями – те, которые необходимо знать, рано или поздно настигают сами и без вчитывания между строк, а те, от незнания которых ни тепло, ни холодно, навсегда так и остаются непрочитанным собранием слов в хронологии. Информация о том, что превратило их любимую со школьных времен забегаловку в унылую и холодную коробку, полную мусора, грязи и воспоминаний о несбывшихся мечтах, относится как раз ко второму типу новостей.
Осторожно ступая по битому стеклу и кирпичным осколкам, Томас осматривается настолько, насколько позволяет просевшее зрение. Окружающий пиздец навевает тоску и лишний раз напоминает о том, какой же сволочью является Торд. Ничего бы этого не было, будь он, блядь, обычным человеком, а не коммунистом с императорскими замашками. Не было бы никаких противоборствующих сторон и стычек между ними. И Том не чувствовал бы себя неправильно, работая там, где работал изначально, отпираясь от призывов Эдда забить на госслужбу и уйти в революционеры. Для себя он выбрал нейтральную сторону, так и не проникнувшись взглядами и методами двух других. И жил так, как чувствовал, а не так, как кто-то пытался потребовать.
- Эдд, - Том облегченно выдыхает, когда слышит знакомый голос и замечает знакомый силуэт. По дороге сюда его колотит нервная дрожь, его стальными нитями опутывает страх – ему кажется, что через него друга выследили и накрыли раньше, чем он успел дойти. Но нет, вот он, здесь, живой и здоровый. Правда, «здоровый», наверное, не совсем то слово, которое применимо к Эдду. Томас хорошо осведомлен о ситуации с колой и примерно представляет, каково сейчас товарищу. Но разве это то, что должно смущать Риджа? Нет. Его и не смущает. И…он тоже скучал. Невероятно сильно скучал и волновался. Только сказать об этом вслух не успевает – обнимает в ответ так же крепко, хлопает по плечу и стискивает пальцами грубую ткань плаща.
- Сюда добраться, как в космос слетать, - шутливо комментирует свое путешествие, послушно садится на повидавшее виды сиденье и запрокидывает голову, прежде глубоко вдыхая, чтобы утихомирить подступающий нервяк. В нос забивается запах пыли и очень хочется чихнуть, но Томас сдерживается – в его же интересах не мешать процессу присоединения визора, если он не хочет окончательно ослепнуть раньше времени.
Даже по совету Эдда расслабиться получается с трудом. Ридж, конечно, начинает рассказывать что-то о том, как глупо на прошлой неделе Мэтт чуть не спалил дом, когда делал ужин, а сам Том почему-то воспринял это как что-то нормальное и не побежал за огнетушителем сразу, или как соседская собака мстительно насрала им на капот тачки, но все равно отвлекается на далеко не самые приятные ощущения и периодически прерывается. Мелко вздрагивает и неуютно ежится, в какой-то момент даже дергает рукой с желанием вцепиться ей в чужую и остановить, но в итоге только сжимает зубы и носом сипло тянет застоявшийся воздух.
Когда установка и настойка визора подходят к концу, Томас промаргивается и пытается заставить себя поверить своим глазам. Сполна насладиться тем, что снова видит все. И не как размытые пятна и оборванные силуэты, а полноценно, с высоким, сука, разрешением, словно у только что выпущенного компьютера с самым мощным железом.
- Спасибо, - искренне благодарит Томас и из научного интереса проводит пальцем по нижнему краю визора, - без тебя я бы и дальше тыкался ебалом во все предметы, пока совсем не отчаялся и не заперся в своей комнате, чтобы сдохнуть там слепым и одиноким, - он смеется и не без удовольствия разглядывает друга. Да, выглядит он просто чертовски отвратительно, но ломка – она такая и имеет такие вот последствия. Тут ничего не попишешь. Если бы Том только мог, он обязательно что-нибудь сделал, как-то помог, и совсем не потому, что он теперь в долгу перед Эддом. Они все еще друзья, а друзья не имеют права бросать друг друга в беде. Как и вспоминать о уже пройденных ее этапах. Но Гулд, похоже, немного другого мнения на этот счет, раз спрашивает про начальство.
- После такой долгой разлуки ты действительно хочешь поговорить со мной о работе? - вся радость от успеха операции кустарным методом улетучивается, улыбка сползает с лица, Томас заметно мрачнеет и хмурится, - начальство вовсю радуется жизни и вершит судьбы людей, пока мы здесь его обсуждаем. Ничего нового. Или ты хочешь какой-нибудь более конфиденциальной информации? - звучит, возможно, слишком грубо и резко, но Томас намерен сразу дать понять, что перемывание костей Торда - совсем не то, чего он хочет и чего ждет от встречи со старым товарищем.
– Конфиденциальной информации? Спасибо, но избавь меня от рассказов как и в каких позах вы с Тордом теперь ебётесь, – злость разгорается за одно мгновение, опаляя разум и выключая сознание. Эдда злит ёбаный Торд, внезапно вспомнивший о революционерах и принявшийся истреблять их пачками, тупой Том, не торопящийся вставать на сторону своего друга и даже чёртов Мэтт, беспечно плывущий по течению, хвостом следуя за Томом. Раздражает весь ебучий мир – во рту до отвращения сухо, боже, ему ведь просто нужна одна бутылка колы, разве это ТАК много? а ладонь рефлекторно подёргивается, сжимаясь, в попытке за что-то ухватиться. – Том, у тебя типа стокгольмский синдром? Синдром брошенки? Почему ты..?
Вспышки гнева та часть новой жизни, с которой он всё ещё не знает как справляться. Хорошо лишь одно. Затухают они также быстро, как и появляются – Эдд успевает заткнуть себя на середине вопроса.
Оно, правда, не слишком помогает.
Это совершенно не то, о чём он собирался говорить. Это даже совсем не то, о чём он когда-нибудь думал, но слова вырываются лишь с целью ранить – постараться острым краем попасть в уязвимую точку, чтобы не биться в агонии одному. Эдд чувствует себя омерзительно – хочется объясниться, но он даже не знает с чего начинать. И что вообще стоит – не уверен, что есть хоть что-то, служащее достаточным оправданием для произнесённых слов.
– ...извини. Я не хотел. Правда. Просто это... тяжело, – он замолкает, не уточняя. Ведь «тяжело» – относится абсолютно ко всему. Тяжело – жить от дозы к дозе, чувствуя себя живым лишь в короткие моменты, которые неминуемо уходят, оставляя его наедине лишь с самим собой; совершенно невыносимо – видеть как сгорает весь мир вокруг и, пытаясь этому помешать, вести людей на смерть; невозможно – видеть как друзья, видя всё это, не предпринимают ничего. С каждым днём тяжесть собственных ошибок, стоивших чужих жизней, тянет его вниз, прямиком к дну – он ощущает как всё сыпется из рук, и боится, что он скоро просто не выдержит. Не справится, оступится ещё один раз и уже не встанет – ему нужно опереться на кого-нибудь хотя бы на мгновение, но он не может себе этого позволить. Не может доверять в полной мере любому своему соратнику – их слишком много раз сдавали свои же, ведясь на речи самопровозглашённого правительства. Хочет, чтобы верные друзья подставили ему своё плечо, как это было всегда, но они лишь отходит в сторону, отказываясь вставать с ним на один путь.
– Почему я единственный тут, кто пытается сделать хоть что-то, – Эдд одёргивает себя. Он прекрасно знает, что ему не нужно говорить таких вещей – но проглатывать свои мысли, почти соскальзывающие с языка, выходит с трудом. Дрожащей рукой достаёт из кармана плаща таблетки и тянется к рюкзаку на соседнем сидении за водой – Эдд ненавидит их, он ведь вовсе не болен, но нынешний их медик слишком убедителен в своих доводах. И таблетки вроде как должны подарить ему спокойствие – Эдд не может дождаться момента, когда они уже сделают с ним хоть что-то.
– Последний месяц был трудным. Может слышал. «Красная армия успешно борется с террористами» и вот это всё, – цитирует заголовки газет. На самом деле они имеют не так уж и много общего с реальностью – Торд недооценивает масштабы проблемы, если считает, будто проредил их ряды достаточно, чтобы задавить революцию на корню. А что они почти добрались до него самого – досадная оплошность, которую Эдд больше не допустит.
Эдд пытается открыть бутылку, но, судя по всему, все его силы были потрачены на то, чтобы случайно не лишить зрения Тома. Потому что у него не выходит.
Больше, чем к перепадам настроения, он не может привыкнуть только к этому – к резкому упадку сил. Тело, будто бы живя на последних каплях топлива, постепенно начинает отказывать – у него постоянно кончаются силы, его бросает то от желания умереть до желания убивать по десять раз по дню, и он ненавидит себя в такие моменты. Особенно, когда его в этом состоянии могут увидеть другие люди.
Когда это сейчас видит Том – Эдду хочется просто испариться.
Так вот значит как все это выглядит для Эдда. Он убежден, что Том оказался по одну сторону баррикад вместе с Тордом по собственной воле, ведомый тягой быть рядом с ним, рядом с тем, кто предал и продал их всех разом. Считает, что внутри друга живет неуспокоенное чувство зависимости, желание облизывать чужие ноги, пресмыкаться и делать что угодно, лишь бы его снова не бросили. Если бы Томас уважал себя хоть на йоту меньше, то так, скорее всего, и было бы. Но он всего лишь оказался заложником обстоятельств, из которых, чтобы выбраться невредимым, еще постараться надо.
Ридж мысленно пытается встать на место Эдда, посмотреть на все с его стороны, понять, что же именно вызвало в нем такую горячую и яркую вспышку гнева. Хочет оправдать друга раньше, чем вспылит сам. Но чужие слова провоцируют неконтролируемое появление тех образов и мыслей, которые Томас все это время оставлял за бортом, на которые не обращал внимание, потому что прекрасно знал, как они могут подействовать на его моральное состояние. Это не то, о чем стоит думать, если не хочешь утопить себя собственными руками, это не то, что стоит обсуждать с кем бы то ни было. А Эдду, очевидно, куда проще приплести прошлые отношения друзей к нынешней ситуации, чем попробовать заглянуть глубже и найти настоящую причину того, что Томас не последовал его примеру и не упал ебалом в революцию.
- Все сказал? – губы напряженно сжимаются, а дыхание становится реже и глубже. Томас не принимает извинений и оправданий Гулда – крайне низко и подло с его стороны бить по самым больным местам только ради того, чтобы не барахтаться в этом дерьме в одиночестве. Эгоистично вообще думать, что проблемы есть только у него одного, - засунь свое «извини» знаешь куда, - конечно знает, поэтому фраза звучит скорее как утверждение, нежели как вопрос. Никаких отрицаний своим предположениям Эдд тоже не получает – на кой черт распыляться, если он все равно останется при своем мнении ровно до того момента, пока Томас не побежит голыми руками резать в фарш каждого солдата Красной Армии.
Атмосфера резко из дружеской превращается в сугубо деловую. Встреча состоялась, визор ему передали, установили, зачем оставаться здесь дольше положенного? В какое-то мгновение Томас действительно собирается подняться и уйти, но кидает взгляд на Эдда и понимает, что не может. Не может просто взять и оставить его одного именно сейчас, столь вспыльчивого и уязвимого. Что бы он там ни говорил, как бы ни оскорблял и ни пытался задеть.
- Кого ты хочешь обмануть, ограничивая весь этот пиздец временными рамками в один месяц? – усмехается Томас, пальцами отбивая короткую дробь по поверхности пыльного стола. На его глазах Гулд предпринимает попытку открыть бутылку с водой и закинуться неизвестными таблетками, но не справляется даже с крышкой. Томас колеблется, не зная, стоит ли помогать другу в таком плевом деле, не заденет ли этот жест его гордость, но сил выносить такое убогое зрелище надолго не хватает. Он встает со своего места, забирает у товарища бутылку, одним движением руки вскрывает запакованный пластик и ставит его обратно на стол.
- Я слышал, - в качестве подтверждения кивает Ридж, стараясь сделать как можно более отстраненный вид, чтобы Эдд не взорвался по новой, - и видел несколько документов по внутренним сводкам. И эти документы содержат слишком оптимистичные для Красной Армии прогнозы, - Томас никому, никогда и ни за что не расскажет о том, что отчеты попали ему в руки абсолютно случайно, о том, что он должен был получить совсем другие бумаги вместо этих, о том, что он украл один листок и прикинулся беспросветным дурачком, когда их пришли менять – ничего не видел, ничего не слышал, отсутствовал на рабочем месте, идите нахуй. При внимательном изучении оказалось, что к листку крепилось фото Эдда, сделанное с какой-то камеры внешнего видеонаблюдения, по которой запросто можно вычислить его местоположение. Том до сих пор не понимает, на кой черт в панике затолкал в карман толстовки именно тот отчет, значимость которого была ничем не подтверждена, а не какой-то другой, который, возможно, мог оказаться более полезным.
- Я могу тебе как-то…помочь? – после долгого и тяжелого молчания спрашивает Ридж. Нет, он не предлагает Эдду услуги шпиона, он не готов таскать из баз архиважную информацию, и в этом случае искренне надеется на дружеское понимание. Зато он без проблем подастся во все тяжкие ради баночки колы для друга – вспашет носом землю от полюса до полюса, если понадобится. Ведь эта мана небесная должна была остаться ХОТЬ ГДЕ-ТО, - Эдд, пожалуйста, может пришло время забить? Торд не достоин таких стараний, сил и жертв, - у Томаса не получается скрыть жалость ни в голосе, ни на лице, потому что ему действительно жаль и совсем не хочется видеть друга таким. Но больше всего ему эгоистично не хочется чувствовать себя виноватым во всех бедах сопротивления только из-за того, что ему принципы не позволяют пойти с ним рука об руку.
