Жарко. Легкие горят. Каждый кубический сантиметр воздуха будто наполнен парами концентрированной кислоты, которые разъедают бронхи с каждым вдохом все сильнее и сильнее, превращая некогда здоровый орган в бесполезный сгусток крови и прожженной насквозь плоти. Он досчитывает до десяти, вдыхает так глубоко, как только может и задерживает дыхание – этого должно хватить еще на пару минут. А потом…а никакого «потом» может уже и не быть.

Помещение, в котором он находится, темное – и это не просто сумеречная темнота, способная в любой момент развеяться первыми лучами восходящего солнца, это поистине непроглядная тьма. Бездна. Черная дыра. Космическое пространство без какого-либо маломальского отблеска звезд, без начала и конца, без понятий о времени и пространстве, без чувств и сожалений. Пустота на грани бесконечности, обозначающая начало свободы, которую никто и никогда не сможет отнять.

«Сделай шаг и окажешься там, куда так давно рвался. Порви цепь, скинь ошейник, избавься ото всех оков, что ограничивают тебя столько лет. Ведь ты заслужил это». Легкий, с нотками насмешки голос ему знаком. Он звучал в его снах, наполненных мрачняком разной степени тяжести, так часто, что стал уже почти родным и приравниваемым к внутреннему. Он всегда озвучивает то, что его адресат не в силах произнести вслух, признать, да что там – даже подумать. Владелец шелковистого баритона с сотней обертонов всегда  невидим, но зорок – от него невозможно скрыть, ни секундное колебание, ни первый звук пошлой мысли, ни напряжение злости, дернувшей желваки, ни страх, коснувшийся жгучим электричеством самых кончиков пальцев. Он – ничто. И он же – все. И игнорирование его советов сродни самоубийству.

Ведомый голосом, он делает шаг вперед, ожидая бесконечного падения в пустоту, но вместо этого нога становится на вполне себе реальный пол. Ощущение прохладной и влажной поверхности возвращает к целостности восприятия собственного тела и напоминает, что он давно не вдыхал, а боль в легких, переходящая в головокружение от удушья, срывает с губ стон отчаяния. Губ сухих, обветренных, потрескавшихся, с выступившими из микроскопических трещин каплями крови, отдающей противной горечью железа.

«Моя ли это кровь?» - задается он вопросом, но тут же забывает на него ответить. Вместо этого он пытается решиться на новый шаг и нервно сжимает в ладони одной руки пальцы другой. Понимание того, что его руки все это время были перепачканы чем-то скользким и уже даже подсыхающим, оставляющим после себя неприятно стягивающую кожу корочку, приходит с опозданием. И, скорее всего, это опоздание настолько длительно, что его последствия становятся бесповоротно неоправдаемыми.

Мгновение и его окутывает страх, бросает в дрожь, подталкивает вперед, переключает шаг на бег. Он достигает границ собственной клетки, находит из нее выход и попадает в другую западню. Тут есть отголоски света, превращающие яркие тона в блеклые полутона. Но даже от них болят глаза. Они слезятся, однако теперь уже скорее от осознания ужаса произошедшего в этой комнате, а не от губящего сетчатку непостоянства цветов.

Среди бескрайней пустоты в луже густой багровой крови лежат два тела. Сосуды особенных конкретно для этого человека душ, которые перестали ими быть, стоило только кому-то решить, что он имеет право распоряжаться чужими жизнями.

Он, не веря собственному зрению, приближается к груде мяса, превращенного буквально в фарш. Обоняние улавливает отвратительные миазмы распотрошенных и вывернутых наизнанку тел, а попытка отгородиться от них ладонью оказывается тщетной.

Там, где грудь должна закрываться клеткой из ребер, зияет дыра, обрамленная короной неровно поломанных костей. Острые концы измазаны кровью и, словно новогодняя елка, украшенная серпантином, красуются ошметками некогда целой плоти. На шее глубокая рваная рана, позволяющая разглядеть треснувшие позвонки и разодранный спинной мозг. Нет никаких сомнений в том, что если хоть немного приподнять тело над полом, то голова под собственным весом сразу же сорвется с последних слоев кожи, соединяющих ее с остальным телом. Левая рука неестественно вывернута, пальцы переломаны и сложены в фак таким образом, что тыльная сторона становится ладонью. Вытащенные из живота и размотанные во всю длину кишки смотрятся как скакалка совсем конченного фетишиста-извращенца, предпочитающего выделке животных выделку людей.

На второе тело он не смотрит – не видит необходимости, будучи уверенным, что найдет различия зверских убийств лишь в деталях. Ужасных и невероятных до абсурда.

- Кто же…такой… - дрожащим голосом шепчет себе в ладони, утыкаясь в них лицом. От пальцев пахнет смертью, что не удивительно – ведь здесь все давно и насквозь пропиталось ее мерзотным запахом.

«Слышишь, как звенят разбросанные звенья порванной цепи? Можешь гордиться собой – ты, наконец, освободился от тех, кто держал тебя на коротком поводке».

- Что?.. – он слепо поднимает голову, тянется к голосу, веря, что вот сейчас-то точно сможет лицезреть его владельца, но видит только кровь. Чужую кровь. На своих руках.

«Вот почему от тебя так разит отчаянием».

Томас подрывается с кровати с хриплым криком, больше похожим на карканье вороны. Первые несколько секунд еще толком не проснувшийся и не способный отличить реальность от сна мозг подает телу панические сигналы об угрожающей опасности. Отсутствие картинки окружающей обстановки и полная чернота перед глазами способствуют развитию ощущения дальнейшего пребывания в кошмаре, но совсем недолго. Мужчине удается перебороть иррациональный страх и вспомнить, чем закончился вчерашний день. Мысленный поток самых отборных ругательств в адрес непосредственного виновника его слепоты обрывается, стоит только коснуться кончиками пальцев повязки на глазах. Они бережно перебинтованы умелой рукой, все раны обработаны с нежной и обходительной тщательностью и теперь почти не болят. Том до конца своих дней будет обязан Мэтту за все, что тот делает для него на протяжении последних лет. Без друга, вечно поддерживающего и подставляющего свою спину ради благополучия Риджа, он уже давно оказался бы на задворках общества без копейки в кармане, принципов, гордости, чести и моральных устоев. И то, как он благодарен, что не остался один на один с самим собой в самый тяжелый период жизни, ни словами не передать, ни самопожертвованием не показать.

Просыпаясь окончательно, Томас теперь уже осознанно возвращается к анализу увиденного во сне. Все, что на границе сознания казалось таким четким, настоящим, живым и пугающим, сейчас отзывалось в воспоминаниях лишь смазанным масляным пятном, на поверхности которого не разобрать ни единого отражения. Отпечатки самых важных кадров превратились в темную сепию, не давая возможности определить принадлежность изуродованных тел хотя бы по одежде. Конечно, Томас и без того догадывается, кого видел – ему никогда не снятся незнакомые люди. А вот кого он слышал – это уже совсем другой вопрос.

- «…скинь ошейник…» - дублирует мужчина вслух, пытаясь воспроизвести чужие интонации и неосознанно кладя ладонь на шею. Под кожей все еще немного беспокойно бьется пульс, глухой болью отдаваясь в ближайшей гематоме. Сколько раз Торд хватался за его горло и пытался удушить? Сколько раз кричал в лицо и угрожал? Сколько еще раз это повторится прежде, чем кто-то из них не выдержит, перегнет палку и убьет другого? Они уже давно могли покончить друг с другом, порвать эту болезненную связь и жить своими жизнями, но им обоим явно что-то мешает. И это «что-то» дурное, неправильное и извращенное, живущее в их сердцах, убивающее, но так же и дающее стимул существовать дальше. Ридж пытался однажды представить свою жизнь без норвежца и к собственному отвращению обнаружил, что в ней ужасно пусто и холодно. В реальности без Ларссона Томас никому не нужен так горячо и импульсивно, как нужен был ему здесь. Ни Мэтт, ни Эдд не заполняли в достаточной мере пустое место, отведенное для Торда. Это все равно, что переливать кровь не тому реципиенту – за считанные секунды он отравится тем, что должно было спасти кого-то другого. И если когда-нибудь Ридж узнает, что в отличие от друзей, норвежец является для него единственным подходящим донором с идеально совместимым резус-фактором, то точно захлебнется в ядовитой иронии мироздания. Потому что, это издевательство – морально зависеть от человека, которого ты горазд расчленить и спрятать по разным сумкам, лишь бы только все решили, что он их бросил. Предал. Чтобы все поняли, как и каким чувством мучается Томас изо дня в день. Чтобы все возненавидели Красного Лидера так же, как он.

Сладкие мечты о кровавой расправе нарушает звонок в дверь. Том прислушивается к звукам в доме, чтобы понять, откроет ли Мэтт, или все-таки ему придется вылезать из теплой кровати. Шум воды, доносящийся из соседствующей с его комнатой ванной, дает безапелляционный запрет на дальнейшее вольготное разлеживание. Жаль, что из-за слепоты, он даже не может определить который сейчас час и тем самым лишается удовольствия поворчать на слишком ранний или наоборот слишком поздний визит. Что ж, остается только покорно повиноваться случаю, натягивать футболку и спускаться вниз.

Маленькое путешествие от комнаты до входной двери дается не без труда. Конечно, за годы проживания здесь он неплохо запомнил планировку, расположение всех углов, поворотов и ступенек в доме, чтобы не свернуть себе где-нибудь по дороге шею, но вещи, разбросанные то тут, то там безалаберным Мэттом несколько раз предательски прерывают его великий «путь на Восток».

- В очко себе позвони, мудак нетерпеливый, - ругается Томас, когда слышит уже пятую назойливую трель, и на подходе к цели в очередной раз спотыкается обо что-то, чуть не падая мордой в пол.

«Это заняло гораздо больше времени, чем я рассчитывал», - с тихим вздохом думает Ридж, прощупывая дверь перед собой и наконец находя заветную ручку.

Несмотря на полное отсутствие возможности увидеть гостя, Томас все равно знает, кто именно к ним наведался. Впущенный сквозняк доносит до обоняния мускусный запах, смешанный с нотками закаленного железа, оружейной смазки и крепкого табака. И чувствуется еще что-то такое, что не поддается определению, но что мгновенно туманит разум. Том слишком поздно ловит себя на том, что мысленно уже срывает шинель с плеч визитера и бесстыдно задирает толстовку, чтобы получить полный доступ к сводящему с ума запаху. «Интересно, стал ли ты сексуальнее с того раза? И был ли у тебя кто-то лучше меня?» - губы едва заметно растягиваются в похабной улыбке, но Ридж вовремя себя одергивает, не позволяя зайти дальше. «Когда я вновь обрету зрение, пойду по мужикам, пока не наделал ошибок, о которых точно пожалею,» - обреченно сворачивает свои мысли мужчина, ставя жирную точку на своих пошлых фантазиях.

- Какого черта ты тут забыл? – с нескрываемым раздражением спрашивает Ридж, складывая руки на груди и плечом облокачиваясь на дверной косяк. Добровольное появление Торда на пороге дома подчиненного, не исключено, что даже вкупе со своеобразными извинениями за вчерашнее, совсем не означает, что тот махнет на все рукой и дружелюбно пригласит выпить чашечку кофе.

«Ноги твоей в моем доме не будет. С какими бы намерениями ты ни пришел».

Неловкость, вызванная появлением Торда на пороге дома, пробуждает совсем неожиданные воспоминания. Осколки чего-то теплого, но вместе с тем острого и опасного, о чем Том, казалось бы, уже совсем давно забыл.

Это произошло несколько лет назад, перед этой же дверью, возможно даже в это же время, Томас не ручался утверждать. К тому моменту он уже отчаялся найти себе кого-то, кто сможет забрать его из ямы холостяцкой жизни и оторвать от привычки жить с Мэттом. Он просто плыл по течению. Просыпался каждое утро, уходил на работу, возвращался обратно, напивался и ложился спать, чтобы на следующее утро снова проснуться в Дне Сурка. Он даже почти забыл о том, что абсолютно ничто не мешает ему менять привычный маршрут и хоть иногда заруливать в кино, бар или клуб. Его жизнь начинала походить на клешированную судьбу героя какой-нибудь второсортной мелодрамы, пока одним вечером тишина уныло пустующей без друга квартиры не разразилась звонком в дверь.

Томас никого не ждал, но после недолгих раздумий решил все-таки откликнуться на требовательный зов кого-то неизвестного, пришедшего к нему из другой вселенной.

Только из-за этой яркой ассоциации Ридж и запомнил того мужчину.

Каштановые чуть курчавые волосы, обрамляющие симпатичное лицо, подчеркнутое строгостью в глазах и хмуростью чуть сведённых бровей. Идеальная, чуть ли не сравнимая с военной, выправка. Однако, наравне со всеми этими располагающими чертами, парень выглядел словно разгневанный сосед, пришедший поставить Томаса в известность о том, что тот его топит.

- Я совсем недавно сюда заехал, видел тебя пару раз и все-таки решил, что стоит начать налаживать контакт с соседями, - как только он открыл рот, так и морщинка на лбу разгладилась, и плечи расслабились, а в уголках губ даже появился намек на стесненную и взволнованную улыбку. В отличие от незнакомца, Томас уже давно не замечал появления новых жильцов в этом доме, поэтому даже не попытался скрыть свое искреннее удивление, предательски отразившееся на лице.

Мысленно сославшись на собственную невнимательность, Ридж согласился на неожиданное, но, несомненно, очень приятное и уместное предложение сходить куда-нибудь и чего-нибудь выпить.

После третьего стакана виски вечер перестал быть томным. Том заинтересовался чужими рассказами и погрузился в обволакивающую атмосферу бара настолько, что стал забывать пить и хоть как-то реагировать на логичное завершение той или иной мысли. В ответ он только кивал и поддакивал, намекая, что хочет еще, что ему мало, что ему необходимо продолжение. И под словом «продолжение» не подразумевался секс, отношения или что-то в таком духе, нет, Том был настроен обзавестись товарищем по духу, другом, называйте как хотите, но по итогу получил нечто совсем иное.

Следующим утром он проснулся один в своей кровати, совсем не помня, как в ней оказался. Голова раскалывалась, все тело болело так, будто ночью его усердно избивали или заставляли бегать кроссы один за другим. Из памяти стерлись почти все детали вечера, кроме блеска толстого стекла под пальцами и карих глаз с потонувшим в их зрачках холодным расчетом.

Кем был тот парень, Томас так и не узнал, но невольно вспомнил о его существовании из-за Торда, который принес в дом ту же атмосферу напряженной неизвестности вперемешку с твердой уверенностью и знанием, что делать дальше. Только вот второе чувство принадлежало исключительно Красному Лидеру, а Томасу пришлось довольствоваться сомнениями и подавленностью.

Лучше всего Торд умеет вторгаться в личное пространство других людей. Ему это ничего не стоит, его не мучают угрызения совести, главное – собственный комфорт, а остальное неважно, что он в очередной раз и доказывает, пересекая порог без приглашения. Нахально облапывая подчиненного, издевательски улыбаясь, что можно услышать даже по голосу, ведя себя до безобразия по-хозяйски. А говорят, что злые духи не могут попасть в дом, если не дать им на это добро. Пиздят, - злится Ридж, поворачивая голову в сторону звука чужих шагов и наощупь захлопывая входную дверь.

Есть ли смысл его выгонять? Определенно никакого – если Ларссону что-то надо, он этого добьется, будь это даже простое желание доебаться до ближнего своего. Поэтому Томас мирится с мыслью о том, что в ближайшее время компанию ему будет составлять ненавистный представитель высшего руководства, и старательно настраивает себя на сохранение спокойствия. Но почти сразу же не сдерживает данное себе обещание. Торд продолжает делать то, что Том ненавидит больше всего – касаться его – и выводит мужчину из себя.

- Хочешь попить чайку – в следующий раз приходи сюда тогда, когда я буду на смене, и хоть упейся, - он выплевывает каждое слово, как пистолет выталкивает из дула раскаленное и смертоносное железо. Вырывает руку из пальцев чужой и, не уследив за амплитудой размаха, опрокидывает со стола керамическую кружку. Да какого..? – Томасу кажется, что осколки звенят внутри его головы, что острые края царапают не кафель, а мозг, и до онемения десен стискивает зубы, стараясь держать себя в руках.

Глубокий вдох через нос.

Медленный выдох через рот.

- Том? Все в порядке? – тут же слышится откуда-то из коридора взволнованный голос друга, - о, Красный Л..Тор.., - появившийся как всегда вовремя Мэтт явно не знает, как лучше обратиться к начальству – то ли с сохранением рабочей этики, то ли с поддержкой Тома в его мнении об идиотизме данного титула.

- Все в порядке, - мужчина все еще чувствует себя разбитым как та самая кружка, но интонации голоса держит и ничем не выдает внутреннего состояния, - просто у Торда ко мне есть несколько вопросов касательно произошедшего на заводе, а так как вызывать меня сейчас на допросы – гиблое дело, он соизволил почтить нас своим визитом, - в ответ ни слова, только до слуха доносится сначала двойной удар костяшек по дереву косяка, а потом и удаляющиеся шаги. Навряд ли все будет настолько плохо, но спасибо, Мэтт, - этот знак, оповещающий о готовности друга оказаться рядом в любую секунду, успокаивает Риджа и позволяет сосредоточиться на словах, сказанных Тордом по дороге на кухню.

Визор. Обещание предоставить новый за счет Красной Армии. Торд, сдерживающий свои обещания. Что-то не клеится. Ну конечно, человек, попросту не умеющий делать что-то для кого-то за так, требует услугу за услугу. Только вот, норвежец, кажется, даже и подумать не мог, что Томасу и без его подачек есть где достать очки.

С одной стороны ему ужасно любопытно, о чем же Ларссон так хочет попросить своего подчиненного, что даже всерьез собрался выполнить требование, брошенное в сердцах, а с другой – показать сейчас заинтересовать означает выложить на блюдечко свою слабость.

- Ты не перестаешь меня удивлять, - мужчина потирает кончиками пальцев переносицу и облокачивается поясницей о край столешницы, не имея никакого желания радовать гостя зрелищем под названием «как Томас вслепую стул искал». Он знает, что и без того выглядит максимально жалко и беспомощно, и что на сегодня его лимит неуклюжестей исчерпан, - мало того, что ты сломал мой визор просто потому, что тебе так захотелось, потому что этого потребовала твоя истеричная сущность, так ты еще и за новый что-то с меня стребовать хочешь. Обломись, я уже заказал себе новый там же, где взял и старый, - врет. С гордостью, но врет. У него пока не было возможности связаться с Эддом и, по правде говоря, хрен знает, когда эта самая возможность еще появится. Лидер восстания нынче живет довольно скрытной жизнью и всегда первым выходит на связь, предпочитая не оставлять никаких контактов даже лучшим друзьям, которые все равно всегда на его стороне.

- Если это все, то выход найди сам.

Тома совсем не интересует начатый Красным Лидером разговор и вообще причина его визита. Мыслями он находится где-то на другом конце страны, там, где в последний раз виделся с Эддом.

Предводитель восстания сильно изменился с момента их предшествующей встречи полгода назад, стал холодным, циничным и напоминающим Торда, и вести с ним диалог стало так же тяжело и неприятно, как и с бывшим другом. На протяжении всей встречи он не поленился, по меньшей мере, три раза выказать свое недовольство касательно работы Тома и Мэтта под руководством Торда, раскритиковать их поведение и назвать его «инертным», предложить бросить все и присоединиться к восстанию. На что Том со своей стороны ответил отказом. По его мнению, поднимать целые бунты против управленческого строя Красного Лидера – слишком много чести. Торд Ларссон недостоин и капли стараний всех несогласных, вставших на сторону Эдда. А Мэтт не отказывался от привычной жизни только потому, что в этой ему было комфортнее и спокойнее – человек, который пылинки сдувает со своего прекрасного лица, ни за какие богатства не станет им рисковать. Так и сидят они по разные стороны баррикад, тщетно стараясь перетянуть канат на свою половину. В ответ на причитания Эдда Том приводил множественные аргументы в пользу своей точки зрения, но друг совсем не хотел его слушать, отмахивался, настаивал на своем и грубил. На том и порешили два барана, чтобы позднее Ридж начал жалеть о своем выборе.

«Но у тебя нет выбора», - Том отвлекается от своих мыслей, когда в них беспардонно врывается голос, который искушал его еще в сегодняшнем сне. Он в непонимании приподнимает голову, ведет ей чуть в сторону, словно слышит там незнакомый звук и натыкается на схожие по смыслу с причудившимися слова Ларссона. Прислушивается, пытаясь уловить их смысл, и хмурится.

Не стоило даже ожидать того, что враг может прийти в дом с какими-то добрыми новостями, но чтобы так акцентировать внимание на плохих, произойти должно было что-то поистине из ряда вон выходящее. Томас снова чувствует, как Торд вторгается в его личное пространство, подходит слишком близко, скрипит стулом и насильно усаживает на него. Так делают заботливые люди, когда хотят сообщить о серьезной болезни или смерти родственника, но Торд не такой. Больше не такой. Вся его вводная речь звучит наигранно и смехотворно, и Ридж не находит в себе сил сдержать издевательскую усмешку. Он не верит этому человеку, не доверяет его мыслям и остерегается его возможностей, поэтому покорно садится на услужливо предоставленный стул, мысленно отмечая то, что если бы не все нескрываемая агрессия и садизм, то из Красного Лидера получилась бы неплохая сиделка.

- Ты циник, Торд. Тебе не стоит даже пытаться делать сочувствующий вид, тебе и твоим словам поверят разве что твои цепные шавки. И то только потому, что ты их запугал в свое время, - Том отворачивает голову от того места, куда усаживается визитер и в оградительном жесте складывает руки на груди. Может, если всем своим видом показывать полную незаинтересованность, ему наскучит выеживаться, и он уйдет?

Глупо, конечно, ведь Торд продолжает назойливо трещать над ухом, втирая что-то про рак и слепоту. Про безграничные возможности Красной Армии, что никто, кроме него не в силах помочь Риджу затормозить неизбежную гибель. Он слушает в пол уха, но соотносит предоставленные факты с реальностью. Частично они сходятся, частично нет – мужчина ни за что не поверит, что особенные солдаты норвежца способны не только убивать людей и выворачивать их тела наизнанку, но еще и спасать. Но труднее всего верится в то, что Ларссон раздобыл информацию о здоровье своего подчиненного честным путем.

Том не реагирует ни на одно слово, только усердно гоняет мысли и пытается вспомнить, когда в последний раз проходил какие-либо медицинские обследования. На ум приходят только медосмотры в колледже и перед приемом на работу, но ни один, ни другой не представлялись врачами, как комплексное обследование. Скорее они были так, для галочки в карте – сердце бьется, легкие превращают воздух в углекислый газ, пациент живой и способен учиться и работать, поздравляем. Тогда откуда такая информация, и достоверна ли она?

- Все мы когда-нибудь сдохнем. И ни я, ни ты не являемся исключениями, - со злостью в голосе отвечает Томас. Конечно, ему бы хотелось достичь конца жизненного цикла попозже и в идеале только после Торда, а не через пару-тройку лет, но тут от него мало что зависит, - назови мне хоть одну причину, по которой я должен поверить тебе и этим заключениям, - он кивает на стол после того, как слышит хлопок папки. Томас противится самой мысли о том, что может быть смертельно болен, но по факту ничего не может противопоставить словам самого себя из будущего и с каждым днем ухудщающемуся физическому состоянию. Только после поломки визора он в полной степени осознает, что реально теряет зрение. Просто так. Ни с чего. В момент, когда он забирает очки у Эдда, Томас слабо, но видит и еще обладает способностью различать очертания предметов, когда же на днях Мэтт выводит его из здания завода, пространство почти полностью погружено во тьму. Значит ли это, что Торд прав? Значит ли это, что Риджу стоит согласиться на сделку с ним? Значит ли это, что желание жить сильнее гордости и недоверия?

Мужчина задает себе все эти вопросы и боится услышать ответы. Не от себя, не от своего подсознания, а от того, кто в последнее время все чаще и чаще подстрекает его на безумные поступки. От обладателя голоса, что знает Томаса Риджа лучше, чем он сам.

- Решать тебе, - Том по-детски глупо передразнивает собеседника, кривя лицо, в недовольстве прикусывая кончик языка и пальцами нервно теребя уголок лежащей напротив папки. Он не знает, как правильнее будет поступить – отдаться на растерзание норвежцу и жить долго и навряд ли счастливо, нося форму Красной Армии, или же стремительно умереть в муках и раз и навсегда оставить врага без любимой игрушки. Оба варианта имели свои плюсы и минусы, оба варианта ему не нравились, в особенности первый из-за кощунственно неравноценных условий сделки. Жизнь одного в обмен на сразу двух новых солдат? С этим Томас точно не мог согласиться.

«У тебя нет выбора. Он прав во всем. Не хочешь верить ему – поверь мне». От неожиданности Томас задерживает дыхание и поворачивается лицом к Торду. В первую секунду ему кажется, что вердикт звучит из уст норвежца. Во вторую он понимает, что визитер уже все сказал и теперь молчит, довольствуясь своими величием и продуманностью и терпеливо ждет ответа. В третью он чувствует, как сердце сжимается, пропуская удар, а руки начинают мелко дрожать. От ужаса. Том наклоняется вперед, опираясь предплечьями о колени и сцепляя ладони в замок, чтобы унять дрожь, чтобы спрятать ее от Ларссона. Опускает голову и рвано выдыхает. Он не верит Красному Лидеру, но верит тому, кто никогда ему не врал, кому попросту нет никакого смысла жить во лжи. Он знает, что части его лучше знать о причинах ухудшения здоровья. И раз уж эта часть не осталась в стороне от принятия решения, определяющего их дальнейшую жизнь, то у него действительно нет даже иллюзии выбора.

- Мэтт останется здесь. Он не вступит в ряды Красной Армии. И ты его не заставишь. Только при таком условии я... - Ридж останавливается, сбивается с ровного и уверенного тона, колеблясь в правильности того, что собирается сказать. Уязвленная гордость душит и мешает рационально мыслить, но он все-таки собирается с силами и оттесняет ее на второй план. Возможно, когда-нибудь потом он попробует улизнуть из рук Торда. А пока он вынужден согласиться, - только при таком условии я пойду с тобой.