Одинокий солнечный луч пробирается сквозь щель между плотными шторами, выхватывает полосу наполненного пылью воздуха и прерывает свой путь, упираясь в лицо парня. Он недовольно морщится, поворачивается к окну спиной, тянет на себя одеяло и накрывается им с головой. Но сон, разогнанный настырным светилом, никак не хочет идти обратно, по ногам откуда-то дует, и вообще Томас чувствует себя некомфортно. Надеясь найти тому причину, он открывает глаза, приподнимается на локте и осматривается.

Небольшая комнатка, отгороженная от кухни и зала приоткрытой дверью, заставлена музыкальными инструментами, завалена неразобранными вещами, засрана всевозможным мусором. Уборка этого помещения не касалась уже давно, хотя и нуждалась в ней отчаянно, что было видно даже невооруженным глазом. Шторы, сделанные из самой плотной ткани, не распахивались уже порядка полугода – Томас сам их выбрал, купил и повесил, когда внезапно обзавелся светочувствительностью. Однако, если говорить честно, то не настолько уж и внезапно, он прекрасно знал причину всех проблем со своим здоровьем, просто не хотел ее признавать.

Взгляд ползет дальше и выхватывает кофейный столик с достойной любого документального фильма про вредные привычки картиной. На стеклянной поверхности ютятся пустые бутылки: одни из-под водки, другие когда-то были наполнены дорогим шотландским виски, пепельница до отказа забита окурками вишневого Капитана Блэка, которые до сих пор источают свой приторный аромат. У самого края – грязно-белый порошок, выложенный в несколько дорожек и соседствующий со скрученной в трубочку купюрой достоинством в пятьдесят фунтов стерлингов. Томас смутно помнит прошедший вечер и на самом деле не уверен, что хочет поднимать все детали с затопленного наркотиками дна. Но, как говорится: «главное, чтобы наши хотения совпадали с нашими возможностями». Выжатый организм не позволяет оставить без внимания последствия ночи, и Томас наконец понимает, почему ему некомфортно так, что невозможно спать.

Одно из последствий употребления кокаина – неспокойный сон. Ридж уже не может без лжи сказать, когда точно нормально спал. Так, чтобы без кошмаров, постоянных пробуждений и минимум восемь часов, как советуют медики. Он постоянно открывает глаза посреди ночи и часами втыкает в потолок, пытаясь понять, реально ли то, что с ним происходит или нет. Ворочается под действием разливающейся по всему телу боли и ненавидит весь мир. Хочет еще дозу, но пока еще понимает, что ее увеличение может стоить ему жизни. Так же он понимает, что, к сожалению, все это – лишь самые безобидные последствия.

Зависимость, длящаяся уже второй год, серьезно посадила здоровье парня. Он потерял в весе, почти убил печень и легкие, заработал разрушение слизистой носа, из-за которого кровотечение застает его в самые неподходящие моменты. И словно бы в напоминание о том, что его проблемы только начинаются, и дальше будет хуже, ноги сводит судорогой. Томас вздрагивает от неожиданности и резко садится на краю кровати. Смотрит на свои ступни так, будто видит их впервые в жизни. Его отпускает так же внезапно, как и сковывает, срывая с губ отчаянный всхлип. Хватаясь за раскалывающаяся голову, он отчетливо чувствует, что если прямо сейчас что-нибудь не предпримет, то просто сдохнет. За тянущей судорогой все это время скрывается невыносимая боль, ломающая кости и выворачивающая суставы. Голова идет кругом, а к горлу подступает тошнотворный комок чего-то склизкого и горького. Не отдавая себе отчет в том, что делает, парень тянется к бутылке, на дне которой еще плещется немного алкоголя, и допивает его залпом. Надежды на то, что ему полегчает, что похмелье пройдет, а дрожь в руках утихнет, развеиваются как сигаретный дым на ветру. Водка обжигает пищевод и поднимает в желудке волну возмущения. На самом деле ей и не нужен такого рода катализатор, она бы и без него показала себя через пару минут.

На ватных ногах Томас плетется в ванную, где его под чистую выворачивает над раковиной. Он чувствует, как желчь опаляет горло и забивает голосовые связки, никак не может прокашляться и прийти в себя. Чувствует привкус крови на губах и молится всем известным богам, чтобы она шла из носа, а не откуда-то изнутри него – с внутренним кровотечением сложнее что-то сделать, нежели с внешним.

Мгновения длятся целую вечность, растягивая время словно резиновое и убивая уверенность в том, что все это когда-нибудь закончится. Но вопреки ожиданиям приступ проходит довольно быстро, Томас торопливо выкручивает кран с холодной водой и подставляет под него голову. В висках шумит гул незнакомых голосов, пальцы до боли сжимают бортик и скребут ногтями по керамике, чтобы хоть как-то заглушить их.

- Все нормально. Просто похмелье, - тщетно пытается убедить себя парень, поднимает взгляд на свое отражение и не видит в нем ничего красивого: глубоко залегшие под глазами тени выделяют и без того большие, полностью черные глазные яблоки, худоба делает более заметными острые скулы да и бледно-зеленый цвет кожи оставляет желать лучшего. Томас уверен, что ему просто необходимо поспать. Двенадцать часов, сутки, столько, сколько понадобится организму, и можно даже прямо сейчас, но вибрирующий в комнате телефон грубо обрывает эту мысль.

- Ты знаешь сколько времени? – владелец голоса на том конце провода зол и взволнован одновременно, - репетиция должна была начаться час назад. Ты снова опаздываешь, Том, - парень отрывает трубку от уха, чтобы посмотреть который час, и виновато закусывает губы.

- Прости, Эдд, я…проспал и не смогу прийти сегодня. Я паршиво себя чувствую, - он старается говорить ровно, чтобы ничем не выдать вытряхивающую из него душу ломку.

- Снова кокс? – кажется, старания оказываются бесполезны, - послушай, ты должен завязать. Сколько раз тебе еще повторить? Из-за твоей зависимости страдаешь не только ты, но и группа, - к сожалению, Эдд знает на что надавить, чтобы было побольнее. Ни для кого не секрет, что жизнь группы для Риджа ценнее, чем собственная, - поговори с Тордом, раз он тебя на это надоумил, то он и ответственен за все это дерьмо. Мы поможем в лечении, - на последних словах Тома снова начинает мутить. Лучший друг, по совместительству барабанщик его весьма знаменитой группы, обходится с ним как с ребенком – сюсюкается и жалеет тогда, когда в этом нет никакой необходимости. Но, как бы ни было горько это признавать – он прав.

- Я поговорю с ним, - на этом разговор исчерпывает свою актуальность, и звонок сбрасывается, чтобы не слушать дальнейшие нравоучения.

Тошнота отступает, а кровь, пошедшая носом, словно дает дорогу здравомыслию. Он должен закончить все здесь и сейчас. Они на славу поиграли в позволяющих себе все знаменитостей, без проблем находящих деньги на несколько далеко не дешевых доз в сутки. Еще немного и такими темпами они могут прийти к финишу, результат которого им будет уже безразличен.

- Торд, - Том забирается обратно на кровать и трясет парня за плечо, пытаясь разбудить, - нам надо поговорить. Это срочно, - он отсаживается на свою половину, давая любовнику время, чтобы продрать глаза, и попутно незаметно стирает с лица кровь, - насчет кокса. Мы должны завязать.

////////////

С той недели проходит почти год. Год страданий и мучений, потому что бросить употреблять кокс сложно, а забыть про зависимость от человека – почти невозможно. За те несколько дней, которые наступают после того, как Томас требует у Торда отказа от употребления наркотиков, происходит слишком много всего. Плохого и непозволительного, того, на что парень даже при всем желании не может закрыть глаза. Во время отношений он многое прощает любовнику, не чая в нем души и считая свои придирки мелочными, но измену он спустить с рук не способен. Это настолько выше него, что, кажется, он до сих пор в самых кошмарных снах чувствует чужой запах от родного тела, видит отпечатки пальцев, царапины и засосы на его коже.

Томас мотает головой и щелчком указательного пальца стряхивает пепел с сигареты прямо на пол за сценой. Он стоит перед задернутым занавесом, за которым слышен шум взволнованной аудитории, она поочередно выкрикивает то его имя, то имя Эдда, то Мэтта, то название группы, и с нескрываемым нетерпением ждет начала концерта. Радости тому, что все сложилось как нельзя лучше, нет предела, но чего-то все равно не хватает. Точнее кого-то. До некоторого времени Ридж, взяв в карьере перерыв на лечение и заручившись поддержкой друзей, оказывается заперт в больнице на добрые полгода. Такому серьезному и кардинально меняющему жизнь решению способствует, в первую очередь, расставание с Тордом, человеком, которому он верил больше себя, которого любил больше группы. Начиная тогда разговор насчет наркотиков, он надеется, что норвежец останется с ним до конца, как и обещал когда-то, но то ли кокаин окончательно выжирает ему мозги, то ли он просто не хочет мириться с возвратом к обычной жизни, раз бунта ради идет на то, на что идет.

Злость, оскорбленность и унизительное ощущение предательства долго сжирают Томаса изнутри. Заточение в клинике, отстранившей его от всего мира, дает немного времени на переосмысление себя, своих эмоций и желаний, позволяет примириться с утратой самого ценного, что у него было. Он находит в себе силы порвать с норвежцем абсолютно все контакты: удаляет номер из телефона и вносит его в черный список, чтобы уж наверняка, просит друзей сделать то же самое, заставляет личную охрану запомнить его лицо и дает указание никогда не подпускать ни к одному члену группы, а особенно к нему, ближе чем на десять метров. Меры предосторожности, используемые людьми, чтобы спастись от пожара. Только вот огнем в данном случае является не Торд, а сам Томас и его к нему любовь. Он знает, что любое упоминание о норвежце обязательно повлечет за собой рецидив, о котором потом будет жалеть. Но в итоге он отказался от Торда, приравняв его к наркотику, что до самой смерти выворачивает наизнанку, больно и беспощадно.

Сигарета заканчивается вместе с болезненными воспоминаниями. Возвращение к ним перед концертом – это уже как своеобразный ритуал, без проведения которого обязательно что-нибудь сорвется: рука соскочит с аккорда, голос дрогнет, медиатор сломается, произойдет что угодно, что загонит его обратно в яму, из которой он так долго выбирался. К сожалению, наркозависимость не проходит бесследно – она оставляет за собой шлейф из расшатанных нервов и страха вернуться к прошлому, чтобы закончить все иначе, так что даже сейчас Томасу изо дня в день приходится бороться с собой. Наркотики он заменяет сигаретами и алкоголем - такое же заслуженное саморазрушение, только дающее чуть больше времени, а любовника - друзьями и полной самоотдачей музыке и фанатам. Сейчас - это все, что у него есть, и он не готов это "все" променять на что-то другое.